из другой сказки...
просто зарисовка. (с) Марта"Он хотел бы видеть ее чаще – каждая встреча наполняет его даже не радостью, а каким-то торжеством - выходя от нее, он чувствует себя другим человеком, господи, бывают же такие женщины, кто бы рассказал об этом раньше, столько времени потеряно зря, не мальчик уже, казалось – все видел, все попробовал, женат второй раз, и ведь никакой горечи, никакого сожаления – пускай раз в месяц, не чаще, черт с ним, просто знать, что она где-то ходит, дышит, закрыть за собой дверь и сразу же, немедленно, представить, как она идет от входной двери обратно, вглубь просторной, полупустой квартиры – ее так и не удалось убедить добавить мебели, только самое необходимое, не надо мне никаких шкафов, люблю пустые белые стены – босиком, длинные, узкие ступни на прохладной плитке, улыбается чему-то своему, садится у окна, закуривает сигарету – он уверен, она смотрит ему вслед – ну хорошо, может быть, не вслед, может быть, просто смотрит в окно, иногда ему кажется, если бы не этот эркер, возможно, ничего бы этого не было, смешно, поймать счастье на вид из окна, она уж точно могла бы найти что-нибудь лучше, шикарнее, а увидела окно – и осталась, кто бы мог подумать, ему всегда казалось – это так непрактично, столько стекла, вечно оттуда дует, а ей нравится, сидит на подоконнике, прислонившись лбом к стеклу, выпускает горьковатый дым – она часто так делает, даже когда он рядом – смотрит в окно, курит, и он чувствует на себе этот взгляд, пока идет к машине, и даже походка его меняется.
Этого теплого чувства, этой наполненности хватает ему на неделю-полторы, а потом ему хочется хотя бы позвонить ей – услышать медленный, ленивый голос в телефонной трубке, говорить о чем угодно – просто чтобы заставить этот голос звучать подольше, представлять, чем она занята, от чего он ее отвлек – она сидит на этой своей большой кровати, зажав трубку между плечом и ухом, наклонив голову, оливковые тонкие пальцы ног на белом покрывале, и неспешно наносит лак цвета спелых томатов – но он никогда не звонит ей, звонки между встречами не приняты, как и эти разговоры ни о чем, он боится показаться стареющим сентиментальным дураком, ведь не скажешь – нет, ничего не нужно, просто снег сегодня с утра падал густыми хлопьями, стало холодно и захотелось убедиться, что все по-прежнему, ничего не изменилось, и мы увидимся через пару недель.
Еще через неделю этот голод, эта пустота становится все сильнее, он начинает считать дни, смотрит на календарь, наспех глотает свою обычную, повседневную жизнь, работа, взрослеющие дети, встречи с друзьями, в общем, он всем доволен, все благополучно, он состоялся, ни о чем не жалеет, вот только за неделю до встречи он начинает готовиться и предвкушать, и волнуется, и даже, черт возьми, думает, что надеть – приехать с работы не снимая костюма, галстук, рубашка с жестким воротничком, жена всегда говорит, что он хорош в джинсах, уже тысячу лет, как ему стало все равно, как он выглядит, как мальчишка, честное слово.
Он звонит ей только раз – подтвердить встречу, и всякий раз почти ожидает, почти готов услышать отказ, хотя имеет право на эту встречу, всего одну, ведь он не жаден, он терпеливо ждал весь месяц, не спрашивал, чем она была занята все это время, о чем она думала, с кем встречалась, на кого смотрела, он признает эту ее отдельную от него жизнь, ему нужен всего лишь небольшой отрезок ее времени, иногда больше, иногда меньше - временами ему кажется, она из вежливости терпит его присутствие, ждет, пока он уедет, а порой он уверен, что она ему рада, он пытается определить, ждала ли она его, готовилась ли к его приезду по тому, как она одета – и теряется, что значат эти босые ноги, небрежность или интимность, она открывает ему сонная, чуть встрепанная, а в другой раз подведенные глаза, духи, и нельзя спросить, вернулась ли она откуда-то только что, или это для него, и что именно адресовано ему – ленивая, нежная, босая, или острая, чужая, собранная, к тому же, сам он не знает, что ему нравится больше – обычная простудная припухлость на розовой верхней губе однажды лишила его сна на неделю – он набирает номер, слышит в трубке ее неторопливый голос, и задает один вопрос – я приеду сегодня?
Она кладет трубку, морщит нос и говорит – черт, завтра опять двадцать третье, скорее бы уже переехать, может быть, завтра ты наконец приедешь пораньше с работы, я замучилась встречаться с ним сама, в конце концов, мы оба снимаем у него квартиру, вечно он сидит целый час, несет всякую ерунду, он так на меня смотрит каждый раз, мне даже неуютно."
Этого теплого чувства, этой наполненности хватает ему на неделю-полторы, а потом ему хочется хотя бы позвонить ей – услышать медленный, ленивый голос в телефонной трубке, говорить о чем угодно – просто чтобы заставить этот голос звучать подольше, представлять, чем она занята, от чего он ее отвлек – она сидит на этой своей большой кровати, зажав трубку между плечом и ухом, наклонив голову, оливковые тонкие пальцы ног на белом покрывале, и неспешно наносит лак цвета спелых томатов – но он никогда не звонит ей, звонки между встречами не приняты, как и эти разговоры ни о чем, он боится показаться стареющим сентиментальным дураком, ведь не скажешь – нет, ничего не нужно, просто снег сегодня с утра падал густыми хлопьями, стало холодно и захотелось убедиться, что все по-прежнему, ничего не изменилось, и мы увидимся через пару недель.
Еще через неделю этот голод, эта пустота становится все сильнее, он начинает считать дни, смотрит на календарь, наспех глотает свою обычную, повседневную жизнь, работа, взрослеющие дети, встречи с друзьями, в общем, он всем доволен, все благополучно, он состоялся, ни о чем не жалеет, вот только за неделю до встречи он начинает готовиться и предвкушать, и волнуется, и даже, черт возьми, думает, что надеть – приехать с работы не снимая костюма, галстук, рубашка с жестким воротничком, жена всегда говорит, что он хорош в джинсах, уже тысячу лет, как ему стало все равно, как он выглядит, как мальчишка, честное слово.
Он звонит ей только раз – подтвердить встречу, и всякий раз почти ожидает, почти готов услышать отказ, хотя имеет право на эту встречу, всего одну, ведь он не жаден, он терпеливо ждал весь месяц, не спрашивал, чем она была занята все это время, о чем она думала, с кем встречалась, на кого смотрела, он признает эту ее отдельную от него жизнь, ему нужен всего лишь небольшой отрезок ее времени, иногда больше, иногда меньше - временами ему кажется, она из вежливости терпит его присутствие, ждет, пока он уедет, а порой он уверен, что она ему рада, он пытается определить, ждала ли она его, готовилась ли к его приезду по тому, как она одета – и теряется, что значат эти босые ноги, небрежность или интимность, она открывает ему сонная, чуть встрепанная, а в другой раз подведенные глаза, духи, и нельзя спросить, вернулась ли она откуда-то только что, или это для него, и что именно адресовано ему – ленивая, нежная, босая, или острая, чужая, собранная, к тому же, сам он не знает, что ему нравится больше – обычная простудная припухлость на розовой верхней губе однажды лишила его сна на неделю – он набирает номер, слышит в трубке ее неторопливый голос, и задает один вопрос – я приеду сегодня?
Она кладет трубку, морщит нос и говорит – черт, завтра опять двадцать третье, скорее бы уже переехать, может быть, завтра ты наконец приедешь пораньше с работы, я замучилась встречаться с ним сама, в конце концов, мы оба снимаем у него квартиру, вечно он сидит целый час, несет всякую ерунду, он так на меня смотрит каждый раз, мне даже неуютно."
@темы: Цитаты