"А Оленька кружила между гостями, то ли искала, то ли путала следы, вдыхала звуки, слушала запахи, ведя за руку свою длинноногую ускользающую нежность, которую придётся завлечь сейчас в самые дебри и там оставить. Потому что не по силам оказалось кормить это счастье кусками собственного сердца – именно так она думала и чувствовала, слишком красивыми, глупыми словами, которые стучали в ней, просились на уста, но некоторые вещи нельзя произносить.
Вот и кончилась тропинка, вот Анна стоит. Красивая.
- Поздравляю дорогая, это тебе, - Оля посмотрела на Роджера, и он протянул рыжей высокой женщине цветы, которые порядком надоели ему за последние пятнадцать минут.
- Это? - двусмысленно и ласково улыбнулась она.
- Это Роджер, он тебе понравится. Дизайнер, - поспешно прибавила Оленька, поймав его злой взгляд.
- Рада познакомиться, меня зовут Анна. Хотите перекусить? Там ещё что-то осталось…
Он кивнул и послушно отступил к столу с причудливой нарядной едой. Оля было устремилась следом, чтобы взять большую тарелку и наполнить её тартинками, рулетами, крошечной сладкой выпечкой и бисквитными корзинками с клубникой – для него. Но вовремя удержалась.
Женщины взглянули друг на друга и почти хором сказали «отлично выглядишь!» Рассмеялись.
- Как ты?
- Ты как?
Опять засмеялись и слега обнялись.
- Ладно, расскажи про него. Идиотское имя.
Оленька ощутила её острые коричные духи.
- Говорю же, дизигнер. Двадцать девять. И поцелуи его горьки, как дым. Работы мало, женщин много. Очень много, Аннушка, и слишком юных, чтобы сердце моё не болело.
- И вы с ним…
- Ну было дело. Как будто солнечные драконы раскрывают крылья, когда он склоняется надо мной.
- А теперь?
- Считай его подарком. Княжеским. «Добра ли вы честь?»
- Чего-то здесь нечисто. Я тебя знаю, просто так из рук не выпустишь. Порченый какой, не иначе, жеребец троянский?
- Аааннушкаа… за кого ты меня принимаешь? Дерьма не держим. Но у меня осенью куча выставок – Дортмунд, Мадрид, заказов несколько. До зимы некогда вздохнуть, а с мальчиками возиться надо. Проще отдать в хорошие руки. Десять лет прошло, а я помню, а ты? Помнишь Игоря - простое имя, незаметное лицо, а я отчего-то любила. Тогда ты сама забрала, без спроса. Теперь твоя очередь носить мою боль, баюкать по ночам, прикладывать к груди.
- Маленькая ты сучка, - Анна сказала так нежно, что обидеться было невозможно.
- Вот и заботься о ближних! – Оленька помолчала, чтобы следующие слова прозвучали весомо, - Аннушка, я бы очень хотела для тебя счастья. Такого же счастья, как у меня, Аннушка. Я всякий раз плачу, когда он уходит. Потом возвращается, и я смываю чужие запахи с его волос. Дарю ему шелковые платки, - он не понимает их цены, - завязываю ими его глаза во время любви, а в следующий раз замечаю на них чью-то помаду. - Спасибо, Олюш, - Анна снова обняла её, теперь почти совсем искренне.
Они посмотрели на него, как две взрослые кошки:
- Правда, хорош? Вот сейчас я вижу, как он нагибается над этой дурацкой тарелкой и сердце моё разрывается. Я хотела бы скормить ему свою жизнь. Чтобы он бродил по моему дому, невозможно красивый, босой. Уходил, когда захочет, - лишь бы только возвращался. Ни о чём не спрашивать, только смотреть. Но однажды он не вернётся.
- Очень. Я оценила, хотя мне сейчас тоже не до мужиков, - но глаза её стали сладкими, как инжир.
Оленька покивала и отошла, побрела по тропинке, и птицы за её спиной клевали крошки, по которым можно было бы вернуться назад. Звуки плели душистые сети, запахи шептались и жаловались, но она уходила. И только у самой двери её на мгновение задержали.
- С кем это наша новорожденная флиртует? – спросила какая-то женщина в скользком золотистом платье. Оленька обернулась.
Они стояли очень близко, лицом к лицу, её губы были около его шеи, она что-то шептала, прикрыв глаза, а он слушал, изредка отпивая из бокала.
- Это Роджер, ему двадцать девять и поцелуи его горьки, как дым.
А потом она ушла.