"В какой-то момент василиску надоедает кидать письма в море. Он понимает, что море уносит их куда-то, но совершенно не факт, что они доходят до адресата. А если и доходят, то какова вероятность, что адресат захочет и сможет ответить таким же образом? И если он ответит, то не затеряется ли в море его ответ? Словом, факторов неизвестности слишком много, чтобы доверить им свою судьбу. Василиск решает, что следующее письмо он сам отнесет дракону и так хотя бы отчасти увеличит свои шансы на то, что диалог возобновится.
Меж тем в его городе по-прежнему безлюдно, старейшины не надзирают за порядком, в магазинах лежат продукты без всякого присмотра, а на улицах замерли брошенные абы как машины. Такое ощущение, что все жители просто исчезли по мановению неизвестной волшебной палочки, и василиск бродя по опустевшему городу чувствует себя ужасно одиноким.
За множество недель прошедших с того момента, как его поймали за недозволенной дружбой, осудили и подвергли домашнему аресту, он уже почти привык к одиночеству. По утрам он неспешно выбирается из постели (больше не спит на полу и не проводит ночи в слезах, как раньше), идет как можно дальше в какое-нибудь пустующее кафе, варит себе горчащий напой в турке и долго сидит над кружкой, разглядывая пролетающие мимо облака.
Днем он бродит по морю, швыряет гладкие камешки в прибой, придумывает истории и вслух рассказывает их самому себе. К вечеру одну из своих бесконечных историй он аккуратно фиксирует на листе бумаги, и, запечатав в бутылку, кидает в море. После этого наступает время вечернего чая.
Василиск идет в очередное прибрежное кафе - он нашел такое, где под баром в изобилии сгрудились огромные толстые свечи - расставляет повсюду маленькие источники огня, и идет варить чай. Он заваривает его в большом жестяном чайнике, на плите, потихоньку добавляя туда все новые и новые листья, ягоды и вкусы. Рассказывает чаю истории и совершенно уверен, что от страшных историй у чая появляется привкус перца, а от веселых - гвоздики и тимьяна. Пока он пьет чай, на стеклах кафе танцуют огоньки свечей и ему кажется, что жизнь вокруг продолжается. До него доносится эхо чьих-то голосов, звук сдвигаемых стульев, роняемых вилок, стук ложки о дно фарфоровой супницы, смех и отголоски какого-то вальса. Однако участников вечеринки он не может найти, сколько бы ни искал. Впрочем, последнее время его это уже и не интересует. Он никого не ищет и сидит над своей чашкой чая, кажется, абсолютно довольный происходящим.
До дома он доходит немножко хмельной и уставший, хотя никакого алкоголя в его напитках не было и в помине.
В то утро, о котором мы ведем речь, василиск встает решительный и суровый. Он запланировал лично отнести дракону письмо, и его больше ничто не остановит. Он даже не идет завтракать, а сразу достает лист бумаги и готовится писать.
- Несколько недель тишины - не избыточная ли кара за одно случайное опоздание? - лист сминается и летит на пол. Василиск не хочет никого упрекать.
- Я уверен, что ты там счастлив вполне и не нуждаешься в моих письмах... - и снова пол украшает белый комок, слепленный из бумаги. Ехидство - не лучший тон, когда ты хочешь с кем-то помириться.
- Послушай, я ужасно соскучился, мне не достает наших посиделок и .... - кажется, что хозяин дома затеял игру в снежки. Весь пол уже покрыт снежнобелыми комочками, на которых виднеются черные точки редких написанных букв.
Ни одно вступление не кажется василиску слишком убедительным. Ни одна фраза не достигает цели. Рассказывать истории - нелепо. Пересказывать сны - глупо. Дракон, который с легкостью обходится без тебя самого несколько недель, обойдется и без твоих историй - к чему лукавить.
Василиск злится на самого себя, на свое непонимание, на ситуацию, на дракона, на исчезнувший город и пишет исполненное боли, горечи и гнева письмо. Он отчаялся побороть бумагу и себя самого. Боль капает с каждого из выбранного им слов. Предложения сочатся горечью. Если вдруг вам нужен сок цикуты, а его в этом году не завезли в гастроном, так возьмите письмо василиска - без особых усилий нацедите целую чашку. Рожденный на жабьей подстилке не может быть добрым, - бормочет ваислиск и, забыв о своем намерении отнести письмо дракону собственноручно, остервенело швыряет бутылку с запиской в море. Он пожалеет о своей выходке тотчас же, но поздно - в этот раз стихия будет точна и доставит записочку адресату без промедления.
Через считанные мгновения (или через несколько веков?) море выплевывает ответ. В этот раз вода сработала получше иного телеграфа или станции сотовой связи - как будто бы заклятые друзья обменялись смс.
Поэт из Дракона никудышний. Василиск морщится, читая злую эпиграмму, рвет ее на клочки и зашвыривает бутылку обратно в море. Все получилось хуже, гораздо хуже, чем он планировал. Все получилось вообще не так, как нужно. И, кажется, ему больше незачем жить. Василиск ложится на камни на берегу и решает ждать наступления смерти. Однако через пару часов голод берет свое, и Василиск против воли начинает думать не о смерти, а о том, что с утра он видел в придорожном кафе муку. Кажется, - думает он, - я смогу напечь булок, хотя и не слишком в этом уверен.
Булки получаются пышными, разговорчивыми, крупными, с легким запахом корицы и кардамона. Они лежат на тарелке. С ними уже как-то совсем иначе видится жизнь, и умирать не хочется. Василиск берет одну, самую румяную булку, наливает чай в термос и снова идет к морю. Горлышко выкинутой им бутылки все еще торчит из прибоя (а может это какая-то другая? не важно..."
(С) Марта Яковлева