f5
"Выберешься из лодки - лучше смотри по сторонам. Никто тебя не излечит. Вспоминай про румянец и смех, как отвечать на вежливые расспросы, чему улыбаться, катай обол за щекой. Новой жизни адовые котлы - сложи ладони ракушкой, поднеси к уху - это Лета выходит из берегов, это ил оседает в груди, тина поднимается к горлу. Отвернувшись ли от зеркала, отбросивши ли сверкающий щит и взглянув в лицо его - больше не сможешь отвести взгляда. Да что же ты делаешь, ты не ровня ему, мелкий бес.
Кто ты, чтобы предлагать ему верность и меч, гарпия с прогнившей спиной, с кем ты хочешь поспорить? Не льсти себе не пытайся снова встать под знамёна, едва ли ты снова увидишь как с вереска капает кровь - мокрая солома на пол, сырость и холод во все четыре угла и больше никто не упадёт под стол, синий от яда, потому как нет никого ни ошую, ни одесную. Это новой жизни чернильное тело лежит на воловьей коже, стоит деревянной детской лошадкой во дворе под снегом, лежит цветком, сухим и ломким, на истлевшем платье в окостеневших руках. Теперь читай по мёртвому телу латыни, но не по телу возлюбленной, не жди ни вестей, ни приказов, готовь печи огненные, бросай окрест частые гребни - не будет тебе ни радости, ни прощения, ни хвалы, ни покоя. А если и снов не будет - вспоминай двери лица его, фонари его губ."
"Выберешься из лодки - лучше смотри по сторонам. Никто тебя не излечит. Вспоминай про румянец и смех, как отвечать на вежливые расспросы, чему улыбаться, катай обол за щекой. Новой жизни адовые котлы - сложи ладони ракушкой, поднеси к уху - это Лета выходит из берегов, это ил оседает в груди, тина поднимается к горлу. Отвернувшись ли от зеркала, отбросивши ли сверкающий щит и взглянув в лицо его - больше не сможешь отвести взгляда. Да что же ты делаешь, ты не ровня ему, мелкий бес.
Кто ты, чтобы предлагать ему верность и меч, гарпия с прогнившей спиной, с кем ты хочешь поспорить? Не льсти себе не пытайся снова встать под знамёна, едва ли ты снова увидишь как с вереска капает кровь - мокрая солома на пол, сырость и холод во все четыре угла и больше никто не упадёт под стол, синий от яда, потому как нет никого ни ошую, ни одесную. Это новой жизни чернильное тело лежит на воловьей коже, стоит деревянной детской лошадкой во дворе под снегом, лежит цветком, сухим и ломким, на истлевшем платье в окостеневших руках. Теперь читай по мёртвому телу латыни, но не по телу возлюбленной, не жди ни вестей, ни приказов, готовь печи огненные, бросай окрест частые гребни - не будет тебе ни радости, ни прощения, ни хвалы, ни покоя. А если и снов не будет - вспоминай двери лица его, фонари его губ."